Большая Солнечная Печь

В 70-е годы прошлого века Советский Союз делил мировое господство с Соединенными Штатами, имея при этом в своих пределах достаточно сил и ресурсов всех видов. Бесчисленные проекты осуществлялись по всей стране, в том числе гигантских размеров, и это было в порядке вещей. Пример — Большая Солнечная Печь в Узбекистане. Созданная учеными, инженерами, строителями и прочими специалистами из стольких городов и республик, что ее можно называть Большой Советской Печью.

В этот проект я вложил семь лет своей советской жизни — с 1977-го по 1983-й год. Могу кое-что рассказать о нем, и сделаю это, насколько позволит мой нынешний возраст. Но прежде должен сказать, что считаю БСП, существующую и действующую поныне, одним из вещественных доказательств продолжения существования Союза Советских Социалистических Республик, вроде бы давно распущенного. Более того, БСП подтверждает собой, что СССР имеет большое будущее, в какие бы государственные формы и аббревиатуры ни облекали его грядущие миллионы и миллионы разноязычных людей, которым предстоит жить на этом громадном куске Евразии. Свою убежденность в этом постараюсь объяснить в разделе сайта, открытом для дискуссий и комментариев. Здесь же опишу то время и тех людей, благодаря которым на окраине современной империи воздвиглось воплощение античной идеи Архимеда — собрать в одну точку тысячи солнечных зайчиков, чтобы сжечь ими неприятельский флот.

О воле партии, силе кланов и изобретательности полиэтноса

Таких сооружений в мире два. Одно в предгорьях Тянь-Шаня, недалеко от Ташкента. Википедия называет его Гелиокомплекс «Солнце» В его создании мне довелось участвовать в самые интересные годы, начиная с идеи, почти до завершения строительства. Три года, с 1977-го, разрабатывался проект, и еще четыре, по 1983-й, шла его реализация. Одной из моих задач была координация действий специалистов разных областей, трудившихся в недрах почтовых ящиков по всей стране. В технической документации объект наших трудов именовался «Большая солнечная печь», если кратко – БСП. Нашей целью было превзойти прототип, французскую Солнечную печь в Одейо. И мы это сделали, да так напористо, что памятью о тех годах в моем архиве лежит десяток моих же свидетельств на изобретения, а сколько их было в проекте всего, того и не вспомню.

О нашем детище в интернете написано не так уж много. Из всех участников проекта нахожу упоминание только о его инициаторе, об академике Садыке Азимове, тогдашнем директоре Физико-технического института АН УзССР. Будучи уже крупным физиком-ядерщиком, создателем своей школы высоких энергий, незаурядный узбек обратил внимание на работы японских и французских ученых по получению сверхчистых тугоплавких материалов в зоне сфокусированной энергии Солнца. Такие материалы были нужны для советской ракетной промышленности, поэтому его интерес поддержали в Москве. Сначала в Академии Наук СССР, затем в ЦК КПСС.

Идея требовала воплощения, но физик Азимов был к тому же блестящим администратором. Учредил в своем институте отдел гелиотехнического приборостроения, собрал в нем молодых инженеров и эмэнэсов, способных зажечься новым делом и умеющих доводить идеи до рабочих проектов. В 30 лет я оказался самым старшим и опытным в этой команде, потому возглавил отдел. Помимо русского меня, в отделе были двое узбеков, армянин, крымский татарин и бухарский еврей. Вспомнил об этом лишь потому, что ни для кого из нас вопрос национальности не имел никакого значения, мы это просто знали и учитывали, чтобы невзначай не обидеть коллегу неловкой этнической шуткой. Курировал нашу работу один из заместителей Азимова, тоже молодой доктор наук, материаловед Пулат Рискиев. Внешность витязя с китайской гравюры и безукоризненный русский язык, не говоря о родном узбекском и выученном английском, выдавали его родовитое происхождение, что в семидесятые годы в Узбекистане было признаком принадлежности к одному из руководящих кланов.

Старая аристократия, идущая от ханств Бухары, Хивы и Коканда, продолжала свое дело и при русских царях в Туркестане. В годы становления советской власти была потрепана, в мое же время вполне оправилась от потрясений двадцатых-тридцатых и исподволь вернулась к управлению своим народом. Это тоже никого не смущало, даже воспринималось как должное. Собственно, в Средней Азии идея государства рабочих и крестьян никогда и не воспринималась всерьез, как в России. Кланы просто принимали нужную окраску, партийную и административную, хозяйственную или правоохранительную, и продолжали управлять. Насколько успешно, можно судить хотя бы по тому, что если после войны, когда я родился, население республики составляло 4,5 миллиона, то в годы взрослой моей работы над БСП это было уже 15,5 миллионов человек.

Охраняя традицию (мечети и при коммунистах были полны, пусть преимущественно стариками, а в семьях жило по три поколения в доме), кланы ценили образование. Дореволюционный дед Садыка Азимова был под Ташкентом богатым помещиком, при этом держал в своем доме школу для крестьянских детей. Другой же дед в Санкт-Петербурге (кстати о национальной политике Российской Империи) был и вовсе депутатом Государственной думы. И, кстати о годах классовой борьбы и сталинских репрессий в СССР, – именно их внук сумел, притом именно в эти годы, окончить физмат Среднеазиатского университета, а годы войны провести на Памире, в экспедиции по изучению космических лучей. И дальше все у их потомка шло только по восходящей – кандидатская и докторская в Москве, свой институт и звание академика в Ташкенте.

Действуя в системе советской власти, кланы весьма успешно привлекали в Узбекистан союзные ресурсы. Строительство БСП – один из тысяч примеров. Но и центр тогда умел следить за использованием ресурсов. Энтузиазм, с которым мы разрабатывали проект БСП, был востребован лишь до времени его утверждения в АН СССР, до одобрения в ЦК КПСС и внесения в Госплан. После этого Садык Азимович уже просто администрировал исполнение поручения союзной Академии. Делал он это исправно, по графику, но энтузиазма от него не ожидалось. АН СССР, в свою очередь, сама исполняла поручение ЦК КПСС, и тоже исправно, и тоже без специального энтузиазма. В нем не было уже необходимости. Товарищи, вот вам задача, вот 50 миллионов советских рублей, вот сроки. Работайте. И берегите партбилеты.

Так что надпись на стеле, поставленной над комплексом в 1981 году, достаточно правдива – «Волей партии…»

Если же под желанием народа понимать своевременную идею узбекского академика и поддерживающую силу его клана, аристократический талант Пулата открывать в Москве любые двери и уносить оттуда подписанные бумаги, плюс изобретательность и неуёмное стремление моего полиэтнического отдела утереть нос французам, то правда в надписи будет полной.

Когда и что пошло не так?

И если бы комплекс «Солнце» жил и развивался по планам, намеченным «волей партии и желанием народа», то рядом с этой стелой стояла бы сейчас, по советской традиции, пара бюстов — Шарафа Рашидова и Садыка Азимова. Научно-технологический комплекс производил одно в товарных количествах сверхчистые и сверхжаропрочные изделия стратегического значения, а сотрудники моего отдела и разных национальностей, ставшие докторами наук, руководили бы здесь институтами разных профилей.

Этого не произошло. Во всяком случае – в возможном виде.

Рашидов, партийный опекун проекта, скончался от инфаркта в 1983 году, позже был ошельмован в ходе «хлопковых дел». Азимов скончался от инфаркта тоже, в 1988 году, прямо в ходе его шельмования на партконференции за разбазаривание народных средств на строительство никому не нужных солнечных печей.

Меня к тому времени в проекте уже не было, хотя научных статей, не говоря об изобретениях, накопил не на одну диссертацию. В них-то и оказалась проблема. В 1982 году, в доверительном разговоре, академик Азимов предложил мне написать их. Одну под собственным именем, другую – и назвал имя сотрудника-узбека, с которым я должен был поделиться заготовками новых статей и изобретений, если хотел быть допущенным к защите своей диссертации. Само собой, надо было написать за парня текст его диссертации, потому что русским он в достаточной степени не владел.

Единственно возможной формой возражения было тогда заявление «по собственному желанию». Его-то я написал. Не потому, что жалко было поделиться материалами – я бы еще много чего наизобретал на этой замечательной БСП. И не потому, что времени на вторую диссертацию пожалел, ведь статьи я писал легко. Но само предложение Садыка Азимовича указывало на то, что выбор сделан – именно этот сотрудник-узбек будет им выдвигаться в руководители лаборатории, затем института, и именно этот сотрудник-русский в должности вечного заместителя и соавтора будет сопровождать выдвиженца на карьерном пути. Так я ушел из науки в литературную работу, затем в журналистику. Но и другие сотрудники моего полиэтнического Отдела гелиотехнического приборостроения затем разошлись кто куда. Возможно, и они получали похожие предложения.

Из всех, кого я знал тогда, лишь у Пулата Рискиева судьба сложилась в согласии с его умом и талантами. И доктором наук своевременно стал, и академиком, и все это по собственным научным трудам. В 1984 году запустил в работу БСП, а в постсоветском Узбекистане стал советником Президента Республики по вопросам науки и образования. Вершина карьеры – Чрезвычайный и Полномочный Посол Республики Узбекистан в Соединенном Королевстве Великобритании и Северной Ирландии. Великолепный Пулат остается для меня одним из примеров, какие социальные лифты действовали в Советском Союзе для жителей союзных республик, если были они от природы умны и любознательны, если любили и умели учиться, в том числе языкам, в особенности же – если с детства были поддерживаемы влиятельным кланом своей национальности. Совершенно уверен, что в СССР, избежавшем распада, Пулат с еще большей отдачей работал бы в общесоюзной науке, а в дипломатии сумел бы представлять Союз на уровне сверхдержавы.